Южный Урал, № 10 - Константин Бурцев

Фирсов ощупью направился вдоль стены и остановился на углу, вглядываясь в темень. Рабочие мельницы спали. Лишь в конторе светился огонек. Обойдя осторожно двор, Сергей подкрался к окну. Через мокрые от дождя стекла были видны сидящие за столом люди. Один из них, высокий и широкоплечий, одетый в кожаную тужурку, показался Фирсову знакомым, проведя осторожно рукой по стеклу, он узнал Епифана Батурина.

«На мельнице партизаны», — пронеслось в голове Сергея и, пятясь от окна, он вернулся к углу, где лежал аммонал. На дворе было тихо, не слышно и собак.

«Сторож, вероятно, спит», — Фирсов тихо пошел мимо предамбарья и, обойдя весы, стал приближаться к входу в котельную. Неожиданно он услышал за собой голос:

— Эй! Кто тут бродит?

Сергей замер и, казалось, слился с темнотой. Было слышно, как звякнул затвор винтовки.

— Эй! Кто там? — повторил сторож.

Опустив тихо ящик с аммоналом на землю, Сергей быстро повернулся на шум шагов и, когда охранник подошел ближе, рванул дуло его винтовки и навалился на опешившего сторожа. Залаял, гремя цепью, знакомый Сергею огромный рыжий пес Полкан. Ему ответили собаки из поселка. Из конторы по ступенькам лестницы застучали сбегавшие люди. Бросив полузадушенного охранника, Сергей метнулся через двор в кусты, где была лошадь, и, вскочив в седло, помчался в степь. Перед утром он чуть не наткнулся на разъезд красных, и только быстрый конь спас его от погони. Сергей углублялся все дальше и дальше в безлюдную степь. В полдень, проехав стороной казахский аул, ок заметил одинокую юрту и направил к ней коня. Встреченный лаем собак, голодный Фирсов крикнул вышедшему из жилья пастуху-казаху:

— Дай ашать.

— Колчак? — не спуская глаз с погон Сергея, спросил тот.

— Колчак, Колчак! — ответил тот торопливо и выжидательно посмотрел на казаха.

— Колчак-та албасты[4], — хозяин юрты презрительно сплюнул и повернулся спиной к путнику. — Айда, езжай! — махнул он рукой на степь. — Моя Колчак не кормит.

Сергей выругался и тронул коня за повод. Под вечер он оказался в полосе солончаков, и усталая лошадь пошла шагом. Фирсов слез с седла и потянул ее за повод. Конь едва передвигал ноги. Сергей огляделся. Кругом лежала мертвая равнина, покрытая тонким налетом соли. Попрежнему моросил мелкий дождь, и серые облака стремительно неслись над степью, бросая холодные волны водяной пыли на еле бредущую лошадь и одинокого человека, похожего на затравленного волка…

…В начале лета на смену отряда Охоровича прибыла в Марамыш рота каппелевцев. Командовал ею Константин Штейер. Ему была придана сотня кавалеристов из разбитого под Миньяром пятого казачьего полка. Красная Армия была уже на подступах к Челябинску. Дома и улицы Марамыша наполнились колчаковцами. Подготовлялась крупная операция против партизан, штаб которых находился попрежнему в Куричьей даче. Получив сообщение о группировке белых, Русаков созвал своих командиров. Обрисовав коротко военную обстановку, Григорий Иванович заявил:

— Нам нужно идти теперь на соединение с Красной Армией. Будем двигаться, минуя Челябинск. Тебе, товарищ Шемет, придется прикрывать обозы, — обратился Русаков к начальнику конного эскадрона, — чтобы отвлечь внимание неприятеля. Группа Батурина с Осокиным должна навязать белогвардейцам бой, вынуждая колчаковцев отступить в обратном от нас направлении…

— Григорий Иванович, а почему мы не можем идти прямо на Челябинск? — спросил Шемет.

— Этот район полон отступающими колчаковцами, а обходной путь будет более надежным. Там нас поддержат крестьяне, — ответил Русаков. — Есть еще вопросы?

— Понятно! — ответил за командиров Епифан.

— Теперь по местам. Подготовьте людей к выходу часа через два, — Русаков посмотрел на свои часы. Было без четверти семь вечера, — до наступления темноты мы успеем переехать Волчью балку. Дальше пойдет проселочная дорога, и двигаться будем быстрее. Шемет, Батурин, Осокин, прошу остаться, остальные свободны…

Русаков прошелся по землянке.

— Предупреждаю, в серьезные бои не ввязываться, ограничиваться мелкими стычками и после них рассеиваться. Такова тактика нашей борьбы. Помните, вы нужны родине. Враг подыхает, но не добит, — помолчав, Григорий Иванович повернулся к матросу.

— Боюсь я за тебя, Федот. В бою ты слишком горяч. Береги себя…

Тот поправил бескозырку и ответил:

— Душа не терпит, Григорий Иванович. Всех бы я их, гадов, перестрелял!

— Ну вот, видишь, какой ты! Командир в бою должен быть выдержанным, хладнокровным. Как твой ординарец поправляется? — спросил Русаков.

— Второй день на ногах, ходит и тренькает на балалайке, — улыбнулся Федот.

— Дельный вышел из него разведчик. Оберегай…

Русаков остановился перед Батуриным и положил руку на его плечо:

— Епифан, если будет потеряна связь с отрядом, держись в районе Марамыша. Распуская своих людей по деревням, предупреди, чтобы они были наготове…

— Ясно, — коротко ответил тот.

— Товарищ Шемет, подготовьте своих людей к выступлению. Ты должен держаться в арьергарде… Ну, друзья, до скорой встречи!

Григорий Иванович пожал руки командирам и, когда те вышли из землянки, долго обдумывал план отхода.

…Основные силы партизан, захватив с собой больных и раненых, вышли из лесов Куричьей дачи и, перевалив Волчью балку, растянулись по узкой проселочной дороге.

Впереди с группой командиров ехал Русаков. Лицо его было хмуро и сосредоточенно. Предстоял опасный путь через богатые села, где сильно было влияние кулаков и кадетов. На третий день, обойдя стороной Пепеленко, отряд Русакова пересек железную дорогу и углубился в леса. Соблюдая осторожность, партизаны двигались больше ночью, скрываясь днем в балках, вдали от дорог. Опасность встречи с белоказаками для отряда, казалось, уже миновала, как однажды высланная вперед конная разведка донесла, что со стороны башкирской деревни Могильное двигается большой отряд пехотинцев и кавалерии. Отступая под натиском Красной Армии, часть беляков, спасаясь, шла без дорог.

Русаков распорядился сгруппировать обоз с ранеными и больными в соседней балке и вместе с Шеметом с небольшой возвышенности осмотрел местность. Всюду лежала безлесная равнина, пересеченная неглубокими оврагами с редким кустарником. В бинокль было видно, как широкой серой лентой двигались колчаковцы.

— Пожалуй, не избежать стычки? — Русаков повернулся к Шемету. — Пока не поздно, я со своими людьми займу здесь позицию, а ты с конниками будь возле обоза в балке. — Он помолчал. — Когда подам сигнал, придешь на выручку. Но помни, что твоя первая обязанность — вывести с поля боя больных и раненых. Они должны быть спасены, — твердо сказал Русаков.

Заняв полукругом высоту и замаскировав единственный пулемет, Русаков стал ждать приближения врага. Белогвардейцы двигались нестройной массой, направляясь к месту, где засели партизаны. Утомленные длинными переходами и жарой, они шли вразброд. Сзади ехали пулеметчики и кавалеристы.

«Нужно отсечь пулеметы от пехотинцев и внезапным ударом опрокинуть их, — пронеслось в голове Русакова, — в прорыв вклинится конница Шемета, за ней проскочит и обоз».

— Черепанова и Лушникова ко мне, — отдал приказание он связному. Тот пополз к командирам. Объяснив задачу появившимся командирам, Русаков посмотрел на балку. Над степью стояла тишина. Только над кустарником кружил одинокий беркут, высматривая добычу. Когда головная колонна миновала высоту, где засели партизаны, Русаков, выпрямившись, подал команду:

— По контрреволюции огонь!

Свинцовая полоса хлестнула по рядам белогвардейцев, и партизаны лавиной ринулись на растерявшегося неприятеля. Было видно, как колчаковская кавалерия, разворачиваясь в степи, мчалась к балке.

— Огонь!

Не давая опомниться врагу, Русаков теснил пехоту от высоты. Первой в контратаку пошла кавалерия белых, но, встретив дружный огонь партизан, повернула обратно. Бой разгорался. Колчаковцы залегли в цепь и повели ответный огонь. Над высотой взметнулась ракета — сигнал к выступлению Шемета. Зашумел ковыль под красными конниками, ринувшись на белогвардейских пулеметчиков, в лихой рубке отряд Шемета смял их ряды. Не многим удалось спастись от острых клинков красного эскадрона. Бросив пехоту, кавалерия белых рассыпалась по степи. Перестрелка еще продолжалась, но обоз ушел уже через прорыв, направляясь дальше в степь. В тот день партизаны Русакова захватили у неприятеля три пулемета и много патронов. Через несколько дней трудного перехода отряд прибыл на станцию Уржум, где стояли передовые части Красной Армии.

В глубоком летнем небе плыли кучевые облака. Порой они заслоняли солнце, и легкие тени скользили по крышам домов, улицам, пустырям, окрашивая их в темные, нерадостные тона. Трудовой Марамыш, казалось, притих, только из городского сада доносились бравурные звуки духового оркестра. Невидимая грань легла между окраиной, где были кожевенные заводы, и торговой слободой. Лишь на базарной площади толпа горожан, окружив тесным кольцом слепого, сосредоточенно слушала его песню. Перебирая струны самодельной балалайки, певец точно жаловался людям: